Кирилл Лавров
Народный артист СССР,
Лауреат государственных премий,
Художественный руководитель Большого драматического театра
Им. Г.А. Товстоногова.

– В переводе с греческого, кризис – суд. На Ваш взгляд, в современных условиях, может ли в России появиться сила, способная вывести нас из кризиса?

– В нашем сумасшедшем народе, в котором объединилось Европа с Азией такой компот замешался, который никак не может свариться до сих пор, все бродит и пузырится и киснет, потом снова его разбавляют. Ну, вот такой вот сумасшедший народ. Ничего в этом не изменить. Но дело в том, что все-таки стремление у нас есть к тому, чтобы наш народ стал бы нормальным, а наша страна цельной цивилизацией. В этом наш крестный путь.

Я не вижу пока такой силы, которая может что-нибудь изменить. Надо много работать. Мне хочется, чтобы Россия была с нормальной экономикой с нормальными человеческими отношениями между людьми. Мне кажется, что причина кризиса – в наших корнях, семьдесят лет фарисейства, неправды, уничтожения, разрушения. Сейчас такое впечатление, что мы какой-то развинченный механизм, конструкция стоит, а все болты развинчены. Нет, какой то стройности в этом здании общества. Отсюда и все пороки.

Полная потеря культуры, и бытовой элементарной культуры, и отношения друг к другу... Отсюда и воровство и вседозволенность. С одной стороны должна существовать государственность, усилие властных структур должно быть направлено на то, чтобы навести порядок, с другой стороны огромную ответственность призвана нести интеллигенция, для того чтобы пробудить снова ростки нравственности. Потакать страстям нельзя. Даже воровство, которое присуще было на Руси испокон веков, необходимо искоренять. В газете читаешь, украл миллиарды, а его суд отпускает. Три года условно.

– Современная молодежь поглощена телевидением, формируется однородное общество потребления, основанное на индивидуализме. Как Вы считаете, мы сможем сохранить свою русскую традицию?

– Не все так ужасно. Но все-таки много происходит того, с чем я никак не могу согласиться. Падение колоссальное культуры, нравственности, просто нормальных человеческих норм поведения. Вот, пройдите по городу и прочитайте рекламу, это же стыдоба. Как можно разрешать, чтобы по всему городу висели такие безграмотные, пошлые объявления. То, что твориться на телевидении, я даже говорить не хочу. Но с другой стороны, когда мы вырвались на свободу, потащилось из за границы все то скверное, что там есть, да еще прибавилось на наше российское бескультурье, это сразу стало чудовищным.

Этот чудовищный коктейль, в котором с одной стороны отнюдь не самые лучшие образцы западной культуры смешались с нашим российским безвкусием. Эти певички, которые мяукают, но они находят своих зрителей. Толпами стоят, качаются эти потные, грязные мужики с гитарами... Я не хочу становиться в позу старца, который традиционно ругает все новое.

Это безобразие нельзя искоренить административными мерами. Сейчас основная в этом смысле задача лежит на творцах. Идеологию могут выстроить только художники, только творцы и это процесс. Не за один день, надо кропотливо работать, многие и многие годы. Воспитание людей, воспитание вкуса, воспитание нравственности – это очень длительный процесс. Своей жизнью, своими произведениями начиная от А и до Я. В любом виде искусства.

Русская классика – наше великое достояние. А насчет современных авторов, что Вы думаете? Прививают ли они в своих произведениях любовь и ответственность за отечество?

Изначально любой театр зависит от драматургии. К сожалению, они отражают сейчас в своем творчестве как в зеркале, буквально все, что происходит с обществом, такими отвратительными и страшными сторонами. Мне кажется, что драматург все-таки должен думать о будущем, о своей воспитательной миссии. Чрезвычайно мало таких авторов, сказать что у нас хороший драматургический фундамент я не могу.

Все началось с того, когда был убран железный занавес. Я совсем не за то, чтобы этот занавес был. Но дело в том, что когда существовала цензура, ,было множество поправок идеологического характера. Это все было очень тягостно. Хотя в то же время, был расцвет искусства. Потому что он существовал вопреки. Постоянная внутренняя игра, мы делали вид, что играем об одном, в то же время играли совсем о другом. Был второй план. Те кто принимали спектакли делали вид, что они этого тоже не понимают.

Публицистическая сторона театрального искусства была чрезвычайно важна. Пьесы Гельдмана, Рощина или Шатрова, они же были как бомбы. Как это не странно, в борьбе противоречий рождались очень интересные произведения. Сейчас этой борьбы нет. Можно ставить все что угодно. Единственным мерилом должно быть художественное качество. Нет никаких идеологических или этических преград, сейчас все на совести художника. Если она есть. Можно ставить любую «пошлятину», любую безвкусицу. Все это зависит от индивидуума художника. От субъекта. Огромная ответственность лежит на творцах.

– Не могу не задать вопрос о человеке-эпохе Георгии Александровиче Товстоногове. Какой образ этого человека остался в Вашей душе?

– Товстоногов – это эпоха, это эпоха не только для Большого Драматического театра, мне кажется это эпоха для всего русского театра и не только русского. Этот человек своим творчеством оказал огромное влияние на все искусство. Он создал свою собственную театральную школу. Свой метод, основанный на том, что вобрал и использовал весь опыт русского театра. Он был страстным поклонником системы Станиславского, он всегда говорил, что к системе нельзя относиться как к чему-то неизменному.

Поскольку это необыкновенно живая структура, которая эстетически претерпевает очень серьезные изменения со временем. Но это такая школа, которая необходима каждому актеру, как азбука. Прежде чем начать поиски в любом направлении, будь то авангард или что-нибудь другое необходимо научиться писать и читать буквы. И он считал, что система Станиславского именно та азбука, которой необходимо обучиться каждому. Как и в живописи, прежде чем Пикассо увлекся своим собственным направлением в искусстве, он был блистательный классический рисовальщик. Классическая школа в театральном деле – система Станиславского.

Кроме того, он соединил все с опытом Мейерхольда, который уделял большое внимание целому спектакля, его решению. Каждый спектакль Товстоногова был очень яркой и интересной формы и абсолютной правдивым существование актера на сцене. Вот это сочетание блистательно. И его необходимо добиваться. Причем он всегда очень точно выражал замысел автора. Кто бы это ни был то ли это классик, то ли современный драматург он всегда шел от него.

В «заезженном» произведении всегда старался находить мотивы соответствующие сегодняшнему дню. Поэтому все его спектакли были удивительно современны. Он очень не любил, когда брали произведение как материал для самовыражения режиссера.

Он был необыкновенно разносторонним, мог ставить и трагедию, и оперу в драматическом театре. Пьесу Сухово-Кобылина «Смерть Тарелкина» – это была опера, наши драматические актеры пропели весь спектакль, пользовался спектакль большим успехом и очень жалко, что он не идет у нас сейчас. Это был очень интересный опыт, для каждого спектакля надо было найти природу чувств, как он говорил. И в этом существовал абсолютно гармонично и жизнеподобно. C ним было необыкновенно интересно работать и я очень счастлив, что все 33 года которые он служил в нашем театре я мог его видеть, наблюдать и быть в какой то мере участником.

– Как на Ваш взгляд изменился театр? В современных условиях могут появиться яркие личности?

– Прежде всего, такие личности появляются не только в театральном мире, но и в литературе, живописи и музыке. Это гениальные люди, одаренные необыкновенным талантом и они не могут появляться каждый день пачками. Штучный товар. Был период очень серьезного расцвета русского театра, целое созвездие мощных режиссеров. Не просто режиссеров, а лидеров, которые организуют свое собственное дело, свою собственную школу, свое направление. И в этом направлении воспитывается целое поколение, целый коллектив актеров работающих в этом театре.

В Советском Союзе тогда появилась система репертуарных театров, но как всегда с перебором. Тогда в каждом районном центре должен был быть свой репертуарный театр. Театров было огромное количество, каждый режиссер считал за счастье обрести свой театр, стать во главе театра. И это в общем принесло огромную пользу, поскольку воспитание актеров может происходить только в таком театре. С постоянной труппой, с постоянным лидером, который вокруг себя собирает единомышленников. Это было целое направление, особая школа, которую нельзя было спутать с артистами художественного театра. Это была особая школа, воспитывающая артистов. Система репертуарных театров, которая существовала при советской власти...

Сейчас мне кажется несколько опасным это направление, когда раздаются голоса, что репертуарные театры вообще не нужны, что будущее за антрепризой. С этим я категорически согласиться не могу. Я всегда был и остаюсь сторонником разнообразной форм театральной жизни. Может быть и антрепризы, и театры руководимые лидерами, и моноспектакли...

Но отказаться полностью от таких очагов воспитания актеров, это значит обрубить сук на котором мы все сидим. Потому что все антрепризы используют актеров, которые свое знание и мастерство получили в таких вот репертуарных театрах.

У нас так бывает, мы бросаемся в крайности начинаем рушить все, что было создано до нас. Затем начинаем строить совершенно необыкновенно новое. Все эти резкие преобразования несут в себе огромную опасность. Для того чтобы не потерять то великое, что было создано до нас.

Беседовала Карина Черникова